Неточные совпадения
Французский обычай —
родителям решать
судьбу детей — был не принят, осуждался.
Родители мои, конечно, рады
Моей
судьбе; а он уж так-то клялся
В Ярилин день, на солнечном восходе,
В глазах царя венками обменяться
И взять меня женой, тогда прощайте.
— А вот по этому самому… Мы люди простые и живем попросту. Нюрочку я считаю вроде как за родную дочь, и жить она у нас же останется, потому что и деться-то ей некуда. Ученая она, а тоже простая… Девушка уж на возрасте, и пора ей свою
судьбу устроить. Ведь правильно я говорю? Есть у нас на примете для нее и подходящий человек… Простой он, невелико за ним ученье-то, а только, главное, душа в ём добрая и хороших
родителей притом.
— Ах, детки, детки! — говорит он, — и жаль вас, и хотелось бы приласкать да приголубить вас, да, видно, нечего делать — не
судьба! Сами вы от
родителей бежите, свои у вас завелись друзья-приятели, которые дороже для вас и отца с матерью. Ну, и нечего делать! Подумаешь-подумаешь — и покоришься. Люди вы молодые, а молодому, известно, приятнее с молодым побыть, чем со стариком ворчуном! Вот и смиряешь себя, и не ропщешь; только и просишь отца небесного: твори, Господи, волю свою!
Старших дочерей своих он пристроил: первая, Верегина, уже давно умерла, оставив трехлетнюю дочь; вторая, Коптяжева, овдовела и опять вышла замуж за Нагаткина; умная и гордая Елисавета какими-то
судьбами попала за генерала Ерлыкина, который, между прочим, был стар, беден и пил запоем; Александра нашла себе столбового русского дворянина, молодого и с состоянием, И. П. Коротаева, страстного любителя башкирцев и кочевой их жизни, — башкирца душой и телом; меньшая, Танюша, оставалась при
родителях; сынок был уже двадцати семи лет, красавчик, кровь с молоком; «кофту да юбку, так больше бы походил на барышню, чем все сестры» — так говорил про него сам отец.
Она просто, ясно, без всякого преувеличения, описала постоянную и горячую любовь Алексея Степаныча, давно известную всему городу (конечно, и Софье Николавне); с родственным участием говорила о прекрасном характере, доброте и редкой скромности жениха; справедливо и точно рассказала про его настоящее и будущее состояние; рассказала правду про всё его семейство и не забыла прибавить, что вчера Алексей Степанович получил чрез письмо полное согласие и благословение
родителей искать руки достойнейшей и всеми уважаемой Софьи Николавны; что сам он от волнения, ожидания ответа
родителей и несказанной любви занемог лихорадкой, но, не имея сил откладывать решение своей
судьбы, просил ее, как родственницу и знакомую с Софьей Николавной даму, узнать: угодно ли, не противно ли будет ей, чтобы Алексей Степаныч сделал формальное предложение Николаю Федоровичу.
— В вышедшей в 1871 году и получившей широкую известность книге демократа С.С.Шашкова (1841—1882) «Исторические
судьбы женщин, детоубийство и проституция» говорилось: «В Японии
родители тоже сплошь и рядом продают своих малюток женского пола в непотребные дома, где их воспитывают и потом, по достижении ими двенадцатилетнего возраста, пускают в оборот».], а не в христианском государстве».
Там несчастные младенцы, жертвы бедности или стыда — не радость, но ужас
родителей в первую минуту бытия своего; отвергаемые миром при самом их вступлении в мир; невинные, но жестоко наказываемые
Судьбою, — приемлются во святилище добродетели, спасаются от бури, которая сокрушила бы их на первом дыхании жизни; спасаются и — что еще более — спасают, может быть,
родителей от адского злодеяния, к несчастию, не беспримерного!
Судьба, видно, так устроила, что их Анисинька стояла в это время за дверью, потому что при первом слове нежного
родителя она уже и тут и скок! — прямо мне на шею и обвила своими руками, и вскрикнула:"твоя навеки!.."
Ребенок, брошенный на произвол
судьбы (окружающие были заняты делом более важным), без сомнения, не замедлил бы последовать за своими
родителями (и, конечно, не мог бы сделать ничего лучшего), если б одно из великодушных существ, наполнявших избу, не приняло в нем участия и не сунуло ему как-то случайно попавшийся под руку рожок.
Новый посадник, следуя древнему обыкновению, должен был угостить народ: Марфа приготовила великолепное пиршество, и граждане еще дерзнули веселиться! Еще дух братства оживил сердца! Они веселились на могилах, ибо каждый из них уже оплакал
родителя, сына или брата, убитых на Шелоне и во время осады кровопролитной. Сие минутное счастливое забвение было последним благодеянием
судьбы для новогородцев.
«Воины! В последний раз да обратятся глаза ваши на сей град, славный и великолепный:
судьба его написана теперь на щитах ваших! Мы встретим вас со слезами радости или отчаяния, прославим героев или устыдимся малодушных. Если возвратитесь с победою, то счастливы и
родители и жены новогородские, которые обнимут детей и супругов; если возвратитесь побежденные, то будут счастливы сирые, бесчадные и вдовицы!.. Тогда живые позавидуют мертвым!
Но Зиночка, как мы сказали, оставлена
родителями на произвол
судьбы в обществе Игрушечки, и никто, кроме Арины Ивановны, не внушает ей барской теории.
— А ты молчи, да слушай, что отец говорит. На
родителя больше ты не работник, копейки с тебя в дом не надо. Свою деньгу наживай, на свой домок копи, Алексеюшка… Таковы твои годы пришли, что пора и закон принять… Прежде было думал я из нашей деревни девку взять за тебя. И на примете, признаться, была, да вижу теперь, что здешние девки не пара тебе… Ищи
судьбы на стороне, а мое родительское благословение завсегда с тобой.
— Что ж, матушка, дело молодое — шутки да смехи еще на уме…
Судьбы Господь не посылает ли? — умильно спросила мать Евсталия. — Женишка не приискали ль родители-то?
Слышатся в них и глухой, перекатный шум родных лесов, и тихий всплеск родных волн, и веселые звуки весенних хороводов, и последний замирающий лепет
родителя, дающего детям предсмертное благословение, и сладкий шепот впервые любимой девушки, и нежный голос матери, когда, бывало, погруженная в думу о
судьбе своего младенца, заведет она тихую, унылую песенку над безмятежной его колыбелью…
Замолк Евграф Макарыч, опустил голову, слезы на глазах у него выступили. Но не смел супротив
родителя словечка промолвить. Целу ночь он не спал, горюя о
судьбе своей, и на разные лады передумывал, как бы ему устроить, чтоб отец его узнал Залетовых, чтобы Маша ему понравилась и согласился бы он на их свадьбу. Но ничего придумать не мог. Одолела тоска, хоть руки наложить, так в ту же пору.
— Батюшка-родитель наперед благословенье дали мне… Ищи, говорит, своей
судьбы сам, а мое благословенье завсегда тебе готово, — сказал Алексей.
В Сибири Колышкин работал умно, неустанно и откладывал из трудовых денег копейку на черный день. Но не мимо пословица молвится: «От трудов праведных не наживешь палат каменных»… Свековать бы в денно-нощных трудах Сергею Андреичу, если б нежданно-негаданно не повернула его
судьба на иной путь. Вспомнили про сынка
родители, за гробом его вспомнили.
— Не бывает разве, что отец по своенравию на всю жизнь губит детей своих? — продолжала, как полотно побелевшая, Марья Гавриловна, стоя перед Манефой и опираясь рукою на стол. — Найдет, примером сказать, девушка человека по сердцу, хорошего, доброго, а
родителю забредет в голову выдать ее за нужного ему человека, и начнется тиранство… девка в воду, парень в петлю… А
родитель руками разводит да говорит: «
Судьба такая! Богу так угодно».
— Говорили, что новенькая поступит особенная. Что у нее, у вас то есть, преромантическая
судьба. Что
родители ваши были лезгинами из аула, что они бежали, крестились, потом погибли в горах. Правда это?
Родители столкнулись на вопросе о
судьбе сына только при выборе заведения, где младший Грегуар должен был получить образование. Отец, разумеется, желал видеть в сыне современного реалиста, руководясь теориями, к которым мать питала отвращение. Но мать восстала решительно и победила.
Но
судьба судила иначе. В деревеньку как-то заехал дальний родственник отца, пленился сметливостью маленького Коли, увез его в Петербург и сдал в одно из инженерных училищ. Этим, впрочем, заботы благодетеля о Коле и кончились. Он забыл его. Забыли о нем и сами
родители.
«Сама зовет!.. А он-то как будет рад… Это
судьба», — решила Ольга Ивановна и, переговорив с
родителями, которые тоже были тронуты последними письмами графини Надежды Корнильевны, Уехала в Петербург.
Родителей у Волгина нет, следственно, он волен располагать своей
судьбой.
Было, конечно, как это всегда бывает, захвачено ретивыми провинциальными полицейскими чинами несколько «подозрительных девиц», одна даже была привезена в Петербург, но оказалась дочерью московского купца, бежавшей из-под родительского крова с избранником своего сердца и частью мошны своего
родителя, причем избранник воспользовался последнею, бросил предмет своей страсти на произвол
судьбы в одном из губернских городов.